И Обручев нервно стукнул портфелем по столу.
— Не сердитесь, Николай Николаевич! — добродушно успокоил государь своего генерала. — Бунге я беру на себя. Но помогите мне в этом. Давайте подробнее — что нужно? в какие сроки?
— Виноват, ваше величество…Я понимаю соображения экономии и буду говорить лишь о самом важном. Основные магистрали Полесской дороги: Вильно — Ровно через Лунинец-Сарны и Брест — Брянск через Гомель надо сделать двухпутными к 87-му году. Кровь из носу, ваше величество.
Император отметил что-то в своем блокноте.
— Далее, Пинско-Жабинскую дорогу необходимо продлить до Ровно. Это крайне важная рокадная артерия, и, кроме того, по ней можно перевозить крепостную артиллерию к западным крепостям.
— Хм… Знали бы вы, Николай Николаевич, как это знаю я, сколько в русском хозяйстве таких вот крайне важных дел, на которые десятилетиями не хватает денег, — хмуро пробурчал в бороду император. — Казна до сих пор не отойдет после турецкой войны… Ну, ладно. Готовьте доклад на ближайшее заседание Особой комиссии по оборонительным сооружениям. Я его конформирую. Теперь порох.
Енгалычев пытался встать, но Александр жестом остановил его.
— Вы по-прежнему настаиваете на Казани?
— Так точно, ваше величество. Казанский казенный пороховой завод с июня будет готов приступить к разработке и затем выделке бездымного пороха. Для запуска необходимо ассигновать 23 тысячи рублей, желательно побыстрее.
Император снова сделал пометку в блокноте.
— Ружья.
— Созданная в феврале «Особая комиссия по испытанию магазинных ружей» испытывает к настоящему времени четыре переделочных винтовки: Лутковского, Квашневского, Роговцева и Моссина. Наиболее интересен последний образец, хотя он еще дорабатывается.
— Капитана Моссина?
— Так точно, начальника инструментальной мастерской Тульского оружейного завода капитана Моссина. Он представил пока лишь чертежи 4,2-линейной магазинной винтовки, но очень интересного замысла. Комиссия продолжает сбор и изучение отечественных и иностранных образцов.
— Хорошо. Держите меня в курсе этого вопроса. Далее. Крепости.
— Брест-Литовск и Ивангород строятся согласно плана. В июне начнутся первые работы по возведению совершенно новой крепости Осовец. Это будет лучшее в мире укрепление, Ваше Величество! А когда заложим Ковно и Новогеоргиевск, прикроем от германцев все Полесье.
— Кстати о германцах. Как они реагируют на реформу нашей кавалерии?
— Нервно, ваше величество, — ответил Енгалычев уже в качестве начальника военной разведки. — Их необычайно раздражает то, что мы перекомплектовали из четырехэскадронного в шестиэскадронный состав только те полки, которые стоят на нашей западной границе. А тут еще перевод артиллерии на конную тягу… Германцы видят во всём этом целую систему враждебных к ним действий, и готовятся ответить тем же. Мы ждём больших осложнений…
Император посидел минуту молча, ковыряя свою огромную ладонь. Генералы и Таубе переглянулись, но тоже молчали.
— Ладно, хрен с ними! — сказал, наконец, государь. — Хочешь мира — готовься к войне. Теперь перейдём к вопросу, который касается нашего всеми любимого ротмистра.
И иронично при этом хмыкнул. Генералы также дружно, незлобливо ухмыльнулись, Таубе скорчил гримасу. Император имел в виду последнюю выходку барона. Тот отказался перевестись из Корпуса жандармов в гвардию, хотя его величество настаивал на этом, и перешёл в армейскую кавалерию. Общеизвестно, что вся армия дружно ненавидела гвардейцев даже не за преимущество в один чин, а именно за отсутствие «у них» звания подполковника. Ротный или эскадронный командир, пусть даже и заслуженный офицер, очень уж скоро получал там в погон два просвета. Таубе этой неприязни не желал, и вместо возвращения в кавалергарды прикомандировался к славному Нижегородскому драгунскому полку, заведомо отодвигая от себя на лишние шесть лет калоши.
— Как, генерал, — обратился государь к Енгалычеву, — забыли уже англичане ту обиду, что нанёс им барон тогда в Лхасе?
— Да бес бы с ними, даже если и не забыли, ваше величество. Пора ротмистру возвращаться на «Крышу Мира». И наплевать нам при этом на Альбион четыре раза…
— Правильно. Итак, барон, настала ваша очередь вернуться туда, откуда вы временно, по необходимости отлучились.
Таубе глянул на всех сразу повеселевшим взором, придвинулся к столу; под ним тонко дзенькнула шпора.
— Ишь, как копытом-то бьёт, — повернулся государь к Обручеву. — Молодой, ни черта не боится. Только нет там, барон, ничего весёлого. Наглеют англичане, и за Индию свою дрожат, на хрен она нам не сдалась… Трудно нам на Памире, с сильным противником бодаемся, а не бодаться нельзя! Туркестан — огромный кипящий котёл. Русская власть там пока только на бумаге. Не защитим её, не выставим в горах твёрдой границы — всё потеряем, и хлопка опять не будет, и рынки от наших мануфактуристов уйдут. Главное же — подстрекаемый англичанами Афганистан. Коканд он в покое не оставит, и будет на наших южных границах не прекращающийся десятилетиями пожар… Понимаете, Виктор Рейнгольдович, что это такое? Огромная пороховая бочка под нашим боком, фитиль — в Кабуле, а спички в Лондоне.
— Понимаю, ваше величество. Прикажете отбыть немедленно?
Император посмотрел на Енгалычева, тот раскрыл лежащую перед ним папку и подвинул её к Таубе:
— Несколько дней на подготовку и ознакомление с ситуацией мы вам, конечно, дадим. Положение и впрямь очень серьёзное. Британцы действительно обнаглели: наши владения кишат шпионами. Пундиты — специально подготовленные туземные топографы — скрытно ведут картографирование местности, изыскивают караванные пути, переходы через перевалы, броды, проходимые для артиллерии дороги, и так далее. Большая Съёмка весьма оживилась: она готовит и засылает в Кашгарию и Восточный Туркестан по пятьдесят новых пундитов ежегодно. «Крыша Мира», эта спорная территория между нами и британцами, быстро англизируется; пора поставить этому заслон. Мы наращиваем наше военное присутствие на Памире. В рамках этой программы вы, барон, едете туда для вступления в должность начальника разведочного отделения — старшего адьютанта штаба Туркестанского военного округа. С присвоением, кстати, вам за отличие звания майора.