Между Амуром и Невой - Страница 39

Петербург снабжен казематами изрядно, лучше всех в России. Во-первых, арестантские камеры имеются в каждом из 38 участков, на которые разбит город. Помещения побольше есть и во всех 12 полицейских частях. Далее идут уже серьезные пенитенциарные заведения: Исправительное арестантское отделение на Крюковом канале (знаменитый Литовский замок), Краткосрочная тюрьма на Выборгской стороне (отдельно мужская и женская), Военная тюрьма на Компанейской улице, Пересыльная в Демидовом переулке, Городской арестный дом на бывшем Александровском плацу. Есть еще Дом содержания неисправных должников в первой роте Измайловского полка, Работный дом на Пряжке у Сухарного моста, и Воспитательно-исправительное заведение для несовершеннолетних на Поселковой улице. (Петропавловскую крепость вынесем за скобки нашего рассказа).

Особняком в этом списке стоит Петербургский Дом предварительного заключения. Расположен он на Шпалерной, в квартале от служебной квартиры Лыкова. Огромное шестиэтажное здание насчитывает 63 камеры общего содержания и 317 одиночек: 285 для мужчин и 32 для женщин. Сюда и привезли Лыкова с Челубеем.

Знакомство их с домзаком началось с очень тщательного обыска. Надзиратели проверили даже прическу, бороды и уши. После этого прибывших переодели в короткие серые бушлаты и серые штаны, выдали по паре толстого белья и босовики — то же, что в других тюрьмах называется «коты», полукалоши из войлока. С собой из собственных вещей дозволили взять постели (в российских тюрьмах арестованным казенного постельного белья не полагается), ложки и деньги. Всё это им передал накануне, на свидании в части, Чулошников. Алексею этого вполне хватило, а Яков прихватил ещё головную щетку, зубной декодот, несколько фунтов персидской ромашки от блох, флакон фиксатура и три дюжины подусников… Сильно жалел, что отобрали папиросник, но Лыков его успокоил, сказав, что на деньги в домзаке можно купить что угодно.

Переодетые, с узелками в руках, они в сопровождении субинспектора пошли наверх. Чугунные лестницы, сетки в пролетах, тусклый газовый свет, суровые надзиратели — всё это гнело малоопытного Челубея. Но Лыков спокойно и уверенно шел впереди, накинув халат на одно плечо (примета опытного арестанта), и Челубей, глядя на него, начал утешаться.

Их завели на четвертый, уголовный этаж. Лязгнула огромная дверь и Яков, к своему удивлению, увидел, что коридор кишит сидельцами в серых, как и на них, робах. Режим в Пересыльной был мягкий, днем все общие камеры отпирались и заключенные свободно общались между собой.

Не успели они сделать и двух шагов, как раздался сигнал на вечернюю поверку. Толпа засуетилась, вскипела, как стайка мальков при появлении окуня. Через минуту посреди коридора выстроилась покамерно изогнутая шеренга обитателей этажа. Парашечники быстро и привычно сосчитали своих, доложили старостам, те коридорным, а коридорные — старшему старосте. Последний проверил счет сам и доложил надзирателю. Тот еще раз лично пересчитал вслух всех арестантов, пройдя вдоль строя и ткнув пальцем в грудь каждого. У всех получалась одна и та же цифра — сто двадцать три человека.

Строй надолго застыл в ожидании начальства, вполголоса переговариваясь; многие с любопытством косились на новичков у входа. Наконец, минут через двадцать, появился помощник смотрителя, высокий молодой человек в пенснэ, с холодными глазами. Принял рапорт, прошелся вдоль шеренги. Ему указали на вновь прибывших. Поручик бросил на них быстрый взгляд, и Алексей узнал его: встречались ранее у Коковцова. Что сейчас будет? Секунда — и помощник смотрителя заторопился дальше, бросив небрежно через плечо:

— Пасюк! разместить…

Арестанты шумно расходились по камерам. Старший надзиратель Пасюк, царь и бог четвертого этажа, ражий, как гвардейский унтер, подошел к новеньким. Глянул опытным оком на позу и повадки Лыкова, посмотрел в статейные списки, и недобро усмехнулся:

— В четыреста третью. Там энтому быстро мозгу вправят. Всего «спиридон», а стоит, что твой «дергач»…

И ушел, равнодушный.

Давненько же Алексей не был в камере! Открылась дверь с цифрой «403», и он шагнул внутрь и осмотрелся. Небольшое помещение три на две сажени. По стенам — нары в два яруса, слева от входа печка, справа — «парашка». К стене приделаны откидывающиеся стол и два табурета. У двери газовый рожок, рядом кнопка звонка. На стене обязательная скрипка, в красном углу — такая же обязательная икона. И двенадцать пар глаз смотрят на вошедших с нехорошим любопытством.

Не успели они сделать и шага, как на них налетел из угла долговязый жилистый мужик в тиковой рубахе, с шалыми глазами:

— Ну-ка, живо по абасу за прописку!

— На!

Лыков небрежно махнул рукой. В воздухе мелькнули грязные пятки, и долговязый улетел к «парашке». Все ахнули вполголоса. Мазурик тут же вскочил с матерной бранью, но Алексей, не обращая на него более внимания, прошел к лучшим местам. Там под иконой на втором ярусе вальяжно развалился крупный детина, плечистый, с огромными волосатыми кулаками и с тремя регалками, как с орденами, на могучей волосатой груди. Одет он был в одни лишь ослепительно белые коленкоровые кальсоны. Рядом на стене висели знаки высокого тюремного положения — полотенце и гребешок на суровой нитке. На нарах возле детины притулился початый флакон хинной настойки и стояла коробка с доверовым порошком — человек отдыхал…

Жиган посмотрел на Лыкова сверху вниз с насмешливым превосходством и обратился к соседу:

— Во, смотри! Бойцовский «спиридон» приехал к…