Так они и сидели с четверть часа, занимаясь каждый своим делом. Бардадым бесцеремонно чавкал и рыгал на весь трактир. Доев, он поковырял спичкой в зубах, вздохнул и не спеша отправился в уборную. Лыков продолжал читать газету, потом вдруг ойкнул и схватился за живот. Охранник тут же оглянулся на него. Алексей согнулся пополам, пробормотал: «Пресвятыя Богородицы…» и семенящей походкой устремился в ретирадное.
— Эй, дядя, ты куда это собрался? — грозно окликнул его Юс Большой.
— Чем тут у вас кормят, отравители! — на ходу сердито сказал Лыков, продолжая движение.
— Ты туда не ходи, — мигом преградил ему путь парень в венгерке. — Вот сейчас большой человек выйдет, тогда и зайдешь.
— Ой, святые угодники! Мочи моей нет! — взвизгнул Лыков и проворно обежал телохранителя. — Ты, ежели так, со мной иди, а ждать я боле не могу.
И он заскочил в уборную. Бардадым стоял перед рукомойником и задумчиво чесал брюхо. Недовольно оглянулся на вошедшего; следом вломился огромный Юс, сразу заняв собой половину помещения, и сказал, оправдываясь:
— Никак было не можно, Лука Лукич, живот у него схва…
И не договорил — Лыков нанес ему страшный удар снизу вверх по дуге в челюсть, который англичане называют «уперкоте». Что интересно, удару этому его научил мордвин Иван Иванов, рабочий ассенизационнго обоза и лучший в Нижнем Новгороде кулачный боец… Свищёвский телохранитель подпрыгнул на поларшина и даже как будто завис на секунду в воздухе, после чего с грохотом рухнул без чувств на пол.
Бардадым, нимало не испугавшись, посмотрел теперь на Лыкова с некоторым интересом.
— Ловко! — одобрил он. — Утопил дурак щуку… А дальше чево?
— Поговорим маленько, Лука Лукич?
— Да можно… Кто таков будешь-то?
— В прохожем ряду ветром торгую. Алексей Николаевич Лыков, послан к вам из Петербурга господином Лобовым задать несколько вопросов.
— Лобова помню. Серьёзный мужчина. Только он далеко, а здесь я все решаю — без меня тут и ворона не каркнет. Что за вопросы?
— Пропали два наших «золотых фельдъегеря», и вместе с багажом. Не поскажете, где они могут быть?
— Дурак ты, Лыков, и Анисим Петрович твой дурак, — огорчился Бардадым. — Здесь, вишь ли, тайга: медведи, волки, а на востоке и тигры имеются. Люди каждый день пропадают. Кто ж тебе ответит точно на такой вопрос?
— Так без вас же здесь даже ворона не каркнет! Кому же знать, как не вам?
— Ишь подловил… Ладно. Думаю, побили ваших ребят «духовые». Мишка Почечуй аккурат в марте нежданно разбогател, и похвалялся на «юрдовке» в Троицкосавске, что барно подкрепился на каких-то прохожих. Но точно — точно никто не скажет, потому — тайга!
— Я проверю ваше предположение, Лука Лукич, и ежели оно не подтвердится, приду еще раз.
— А приходи, встретим… — лениво отмахнулся Свищев.
— Далее. Иван Богданович Саблин говорит, вы с него денег требуете, работу работать мешаете. А ведь он человек Лобова. Войны хотите?
— Опять дурак, — в конец расстроился «губернатор». — Какая у меня с тобой может быть война? Я пальцем только щёлкну — и тебя не станет. Прямо посреди улицы, при свете дня зарежут и свидетелей никого не найдут. Ты о чем мне бубнишь, Лыков? Одна была песня у волка, да и ту перенял…
— Пока что всё наоборот: это я сейчас щёлкну и у тебя, старого душегуба, башка в угол отлетит, — начал уже сердиться Алексей.
— Не мели зря языком, щенок! Тебе сначала в Желтугу съездить надо, концы найти. Ежели со мной что сейчас сделаешь — даже из города не выберешься; перехватят и кончат. Поэтому я в полной безопасности. А уж на обратном пути ты ко мне на ширмака не подъедешь… Запомни и Лобову передай — ежели живой останешься — что здеся командую я. Из Питера войска не нашлёшься. Лобов закрутил свою «Этапную цепочку» на моей земле, деньги гребёт лопатой, а делиться не хочет. А придётся! Или я тут…
На этих словах Юс Большой очнулся и попытался встать. Лыков без церемоний сунул ему кулаком в ухо, и тот снова завалился на бок.
— …такое ему устрою! А с этими егерями? Я предлагал ему свою охрану, всего за десять процентов. Тогда вашу почту никто бы пальцем не тронул. А он пожадничал. Ну, и получил то, что иначе и быть не могло. Потому — тайга! Если Лобов хочет зарабатывать на моих землях — пущай платит процент. Если хочет войны — ну, об этой глупости даже говорить время жалко. За семь тыщ верст какая тут ему война? Эх, совсем вы там, в Питере, разума лишаетесь… А Саблину я и так жизни не дам, а станет елозить — к доске привяжу.
— Последний вопрос. Ты купил черкешенку, молодую девчонку, ховут Хогешат.
— И чево?
— Тебе вернут деньги. Не трогай её. Они с братом возвращаются на Кавказ — пусть едут.
Тут Бардадым мгновенно разъярился, как носорог: лицо налилось кровью, ноздри раздулись, глаза чуть не вылезли из орбит.
— Ты!..нищеброд! богова ошибка! Ещё смеешь мне такие условия ставить? Мне! Мне!!
— Успокойся, Лука, не ровен час удар хватит, — попробовал успокоить его Лыков. — Итак за тебя черти на том свете три года провиант получают.
Но Бардадым уже и сам понял, что роняет себя, и снова сделался величественно-сонным.
— Ну, бывай, Лыков. До следующей встречи. Встреча та будет в «губернаторском дворце», и Хогешат спляшет нам на ней танец живота. Приглашаю. А Луке Лукичу Свищёву здесь не отказывают; в случае чего, на веревке, но приводят… Это ты Юса Большого уделал, он чувал; поглядим, что запоёшь, когда Маленький за тебя возьмется!
— Смотри и ты, дрянцо с пыльцой. Где я пройду — там три года куры не несутся. И в следующую нашу встречу я уж тебя исповедаю…