Между Амуром и Невой - Страница 82

Часа в три пополудни Алексей радостно ойкнул — они вышли на тропу. Не то звериная, не то человечья, она вела строго на запад, куда и требовалось. Идти стало заметно легче. Лыков продвигался первым, с винтовкой на плече, и зорко смотрел по сторонам. Внезапно он остановился, как вкопанный; Челубей с разбегу уткнулся в его широченную спину, тихо ругнулся и тоже застыл.

— Что? — шёпотом спросил он.

— Погляди вон на то дерево справа. Ничего не замечаешь?

Над тропой стояло дерево, такое же, как тысячи других вокруг.

— Нет…

— Оно чуть наклонено в сторону тропы, и есть точка излома. Подозрительно.

— Ты перечитал в детстве рассказов про Чингаггога. Пусти лучше меня в авангард.

Но Лыков не пустил. Он вытянул вперёд руку с толстой палкой, что выломал себе в дорогу, и принялся шарить ею в траве. За два аршина до подозрительного дерева палка за что-то зацепилась. Алексей потянул, раздался короткий свист, что-то щёлкнуло и огромный ствол быстро и бесшумно рухнул поперёк тропы.

— Была бы косуля, её бы раздавило.

— Был бы я, и меня бы пришмякнуло, — пробормотал подавленный Челубей, и после этого уже не просился идти первым. До конца дня им попалась ещё одна ловушка: бревно висело горизонтально над головой, подвешенное на конском волосе. Сбросили и его… Лыков сказал, что такие ловушки убивают больше беглых, чем косуль, но бурятов это мало тревожит — от беглых им тоже прибыль.

Ночевали они на берегу ручья. Он тоже оказался заселён крупными хариусами. На этот раз Алексей обстругал прут, разделся и пошёл бить рыбу, как острогой. Быстро добыл четыре штуки, и они запекли их вместе с масляниками, а на десерт у них была брусника.

— Эх, — сказал повеселевший Яков, — ещё бы соли щепотку, так совсем было бы славно. Алексей, ты же всё можешь — добудь и соли!

— Завтра, когда стрельнём птичку, — пообещал тот.

Развели костёр и легли спать по очереди. Челубей выбрал вторую смену — устал. В два часа ночи Лыков разбудил его, сдал пост и задремал. Проснулся от ощущения опасности. Уже светало; костёр погас. Челубей сидел, прислонившись спиной к дереву, и храпел. За кустом напротив кто-то стоял — то ли человек, то ли крупный зверь. Стараясь шевелиться незаметно, Алексей нащупал в кармане револьвер, взвёл его и выстрелил в сторону куста прямо сквозь сюртук. Раздался визг и треск ломаемых сучьев; существо обратилось в бегство. Вскочившему на ноги Недашевскому Алексей молча отвесил крепкую затрещину, и тот не решился оправдываться.

Утром, умывшись из ручья и доев рыбьи хвосты, они привычно двинулись на запад. Лыков шёл с винтовкой на изготовку: он хотел добыть на обед мяса. Дважды крупные копалухи выпархивали из-под ног, и дважды же улепетывали зайцы, но он не успевал выстрелить. Наконец через час им попался черный рябчик, иначе именуемый дикушей. Довольно крупная птица черно-бурого окраса, с красными «бровями», посмотрела на людей без всякого интереса и продолжила что-то клевать. Дикуши отличаются крайней доверчивостью, почему и истребляются в огромных количествах местным населением и беглыми; их легко ловят, например, петлей на палке. Такового орудия у Алексея не было и он просто отстрелил дикой курице голову; на обед у них получилось замечательное жаркое. Сдерживая обещание, Лыков раскурочил винтовочный патрон и добыл из капсуля порох, который и пошёл заместо соли. «В тайге всё хорошо, было бы только горячо да много», привёл он старую каторжную поговорку, тщательно обгладывая кости. Челубей от удовольствия и сытости даже уснул…

Отдохнув, двинулись дальше. Перешагивая очередной ручей, Лыков решил проверить свои предположения. Он зачерпнул со дна в горсть и увидел чёрный железистый песок. Это был шлиф — неизменный спутник россыпного золота. Алексей отвалил камень, удобно лежащий посередине протоки, и порылся под ним. В руках у него оказались четыре тяжелых окатыша тусклого желтого цвета, размером с ноготь большого пальца и поменьше — самородки.

— Держи подарок, — бросил он два окатыша в ладонь Челубею. — Вот так его и добывают. Камень, поваленный ствол, яма на дне… Образуется так называемый карман, в котором скапливается золото. Бывают карманы на пятдесят тысяч рублей.

Недашевский ошарашенно покатал на ладони самородки, спросил:

— Можно мне попробовать?

— Десять минут. И учти: сам понесёшь.

Но эта угроза не остановила Якова. В порыве алчности он перевернул все камни вблизи и нашёл ещё семь самородков, причем один оказался с куриное яйцо. Глаза его загорелись каким-то диким огнем, лицо покраснело. Алексей сам уже был не рад, что показал напарнику золото.

— Яков! — крепко взял он Недашевского за рукав. — Всё! Вернись в разум. Мы жизнь свою спасаем — не забыл? Нам нельзя отвлекаться и затруднять себе дорогу.

Челубей неохотно стал на тропу и они продолжили путь. Несколько раз им встречались выходы горных пород, иногда с бурыми полосами рогового серебра — керагирита. Лыков объяснил Челубею, что они идут вдоль южного склона хребта Олёкминский Становик, богатого серебряно-свинцовыми рудами. Самих гор не видно, они за лесом, верстах в пятидесяти к северу, а досюда, к Шилке, доходят лишь отдельные рудные жилы.

Солнце уже собиралось садиться, и Алексей высматривал место для ночлега, когда неожиданно прямо на тропе им попался брошенный кем-то «маршлут» — заплечный туес, с каким каторжники устремляются в бега. Туес был новенький, аккуратно закрытый. Алексей изготовил винтовку, Яков — револьвер, и они осторожно, ощетинясь стволами, двинулись вперед. Через несколько шагов им попался чайник, затем топор; их быстро подобрали. Медведь напал на беглого?