Между Амуром и Невой - Страница 20

К оглавлению

20

— М-да… все капризы… А если велю Васю-Василиска сократить, первейшего охтинского «ивана» — что на это скажешь?

— Такого добра, господин Лобов, сколько угодно.

— Дурак! Это же опасней, чем мента замочить, за него мстить будут.

— Мести уголовных я не опасаюсь — сам опасный, а вот месть государства мне к пенсии ни к чему.

— Так, — сказал, минуту подумав, Лобов, — стало яснее, но не до конца. Люди делятся на волков и на баранов. Посередке быть нельзя. У волка никаких ограничений нет, иначе это уже не волк. Ты кто?

— Я уже размышлял об этом. Видимо, волкодав.

В комнате сразу стало тихо.

— Нет, в другом смысле, — усмехнулся Алексей. — Зря напрягаетесь, я не из «чертовой роты». Там, полагаю, дураков таких нет в пасть ко льву забираться… А волкодав потому, что овцы мне не братья, но и волки не товарищи. Так себя ощущаю и так живу. Готов за это платить свою цену. По характеру же я то, что раньше называлось ландскнехт. Наемник. Вы, допустим, волки. Ловит волк, ловят и волка…Наверняка есть у вас среди серых и недруги, причем многонько. Вот и купите себе волкодава! Хорошего и задорого. Разумеется, с испытанием…

— Копишь, копишь, да чёрта и купишь, — проворчал недовольно Елтистов, но «король» перебил его:

— Теперь совсем понятно. Знавал я таких, и ничего — полезные были люди. Будь хоть пёс, лишь бы яйца нес! Испытаем мы тебя непременно, и ежели окажешься годен — договоримся. Боевитые люди нам сейчас нужны, потому как у нас серьезные дела, и надобно их охранять. Озябликов! Бери его в работу. Что там в первую очередь?

— Как раз «вяземские кадеты» бузят. Стеклянный фликель снова закоперщик: мы, говорят, Васе-Василиску под крыло перешли, потому платить не будем. Пора меры принимать, иначе всю Лавру упустим и Сенной рынок вместе с ней.

— Понятно. Васек давно нарывался, пора его сократить. Действуй. Лыкова — в самое пекло! А то — пять сотен в месяц… Елтистова вон чуть кондратий не хватил…

Глава 6
Первые впечатления

По итогам беседы Алексей поступил, с испытательным сроком, под команду Озябликова, а Челубей взял над ним как бы шефство, дабы быстрее освоился. Лыков был весьма доволен таким началом. Все его детство прошло под батюшкины рассказы про верного друга Власа Фирсовича, и вот теперь этот человек — непосредственный ему начальник. Челубей же сразу вызвал у него необъяснимую симпатию, столь разнясь со своим жутким напарником Пересветом. Однажды так же быстро ему глянулся Виктор Таубе, и до сих пор они друзья; но Таубе — русский офицер, а Челубей бандит и, наверняка, убийца. Да и Озябликов, честный солдат за царя и отечество, тоже оказался преступником, притом крупного калибра, а Лыков здесь для того, чтобы засадить его в тюрьму… Даже думать сейчас об этом не хотелось, да было и некогда. А интересно: встреть их Алексей сразу после войны, кем бы он теперь был — сыщиком или уголовным?

Но самое сильное впечатление произвел, конечно, Лобов. Этому человеку не то, что не стыдно — хотелось подчиняться. Будучи знаком с министрами, губернаторами, директорами департаментов, подобной фигуры Алексей еще не встречал. Удастся ли им всем вместе: Плеве, Благово и ему, грешному, одолеть такого противника — это был вопрос…

Челубей тем временем отвел Лыкова в дом через дорогу от лобовского, в котором квартировал сам и где оказалась свободная комната. Хозяйкиного сына послали в Тарасовский дом с запиской и деньгами за лыковским баулом, а сами покамест сели в комнате у Якова — небольшой, аккуратной (не бывший ли юнкер господин Недашевский?), с одним окном в переулок. Яков стал вводить Алексея в курс дела:

— Мы с Ванькой Пересветом — личные лобовские телохранители. Он уже давно, лет шесть, еще с парней, а я только третий год. Без нас, или хотя бы без одного из нас, Анисим Петрович из дому не выходит. Это только так по кабакам говориться, что он питерский «король»; все намного сложнее. Ему традиционно не подчиняются обе Охты — они никогда никому не служили. Поскольку промышленности там никакой нет, оно бы и пусть себе живут, как вздумается, но вот только голодные бойцы оттуда повадились ходить на наши огороды. Сейчас на Охте появился коновод — молодой, но уже знаменитый Вася-Василиск, деловой, бежал с каторги за тройное убийство. Отчаянный человек, самый настоящий духовой, чудовищно силен, а к тому и весьма неглуп для своего окружения. Что называется, прирожденный вожак. Не боится никого, даже Пересвета, а Пересвета в этом городе боятся все. Кроме, разумеется, Лобова.

Далее, так же исторически нам не подчиняется Петербургская сторона. Она тоже никогда и никому не подчинялась. Там уклад жизни наполовину деревенский, чужих не любят и сразу мутузят. На Большом проспекте даже днем пошаливают, а ночью просто беда. Держат Петербургскую сразу три банды, самые старые в городе: «Роща», «Гайда» и «колтовские». В Петровском и Александровском парках у них полная республика, самоуправляемая «башибузуками», и там никогда не бывает ни полиции, ни посторонних. То, что делается на нашем берегу Невы, их совершенно не интересует, а интересует их лишь война с Васильевским островом. Противостоянию этому уже более ста лет, началось все еще при Екатерине. За это время с обеих сторон сложились свои бойцовские династии, имеются легендарные герои, создан целый устный эпос.

Впрочем, и сам Василь тоже не однороден. Там сейчас две банды и, в отличие от Петербургской стороны, они друг с другом во вражде. Собственно «васинские» квартируют в Соловьевском садике, а «железноводские» — с Голодая — располагаются к северу от Малого проспекта. Границей между двумя державами является речка Смоленка, и при попытке ее перехода нередко режут насмерть. Полиция там так же не появляется со времен Екатерины…

20