Между Амуром и Невой - Страница 45

Через десять минут лобовцы уже, свесив ноги, употребляли чай с закусками. Алексей подозвал майданщика, дал ему ещё рубль и велел принести остальным своим попутчикам пирогов «с таком» и щековины. Голодные питерцы оживились, повеселели и начали глядеть уже посмелее: уверенная наглость Лыкова внушала им надежду на защиту.

Пришел рыжий, беспрекословно собрал с пола свои вещи и доложил, что их ждут. Он же и повёл Лыкова с Челубеем к Брудастому — «ивану», управлявшему Московской пересыльной тюрьмой.

Тот встретил их в дальней от входа камере, заселенной почти сплошь «деловыми». Он действительно, под стать кличке, имел двойной подбородок; грузный, но широкий, плечистый, с крепкой костью — что называется, поперёк себя шире. На лобовцев Брудастый смотрел враждебно.

— Сашка Красный Туз — порядочный арестант, и шесть лет уже «иван», — сообщил он гостям. — Потому только с вами и разговариваю. Но склонен вас раскассировать. Потому, «спиридон» — он и есть «спиридон»; ежели всякая сволочь будет здесь самовольничать, в чужой ряд залезать, то порядка не будет. А вы пришли, как большие «мазы» …Рыжика вон выселили, а он мой поддувала и находится, значится, под моею рукою. Ты откуда такой взялся духовой? Ты хоть знаешь, с кем говоришь?

С десяток фартовых обступили их при этих словах со всех сторон, готовые принять непрошеных гостей в кулаки. Челубей застыл, прямой, как солдат, думая, кого же ударить первым, и понимая при этом обреченно, что они крепко влипли. Эх, перегнул Лыков палку со своей амбицией! А ещё «никого не бойся»…

Но Лыков стоял невозмутимо и смотрел на «ивана» с видом совершенно независимым, словно и не замечал занесённых уже над ним кулаков.

— Подумай, Брудастый — сказал он спокойно, — нешто мы с тобой станем из-за какого-то Рыжика собачиться? Я же не просто так, до ветру зашёл; ты разберись сначала. Посмотри на меня внимательно — ничего не замечаешь?

— Замечаю. Наглого «спиридона» замечаю, которого давно «азбуке» не учили. Но это мы сей же час исправим… Вот отведут тебя в угол десять моих молодцов, накинут на башку азям и почнут битки давать — и что ты, наглая харя, сделаешь? Нешто сразишься со всею моею командою? Пупок не треснет?

— У вас тут на Москве недавно первейший батырь был, Коська-Сажень звали. Его твои ребята тоже бы в «тёмную» повели «азбуке» учить? Или бы сперва подумали?

— Коську никто никуда повести не смел — не тот был человек. Я уж его хорошо знавал! Его побить было не можно… Но ты-то, босота, здесь при чем? Али хочешь себя с ним на одну доску поставить?

— Нет, на одну доску уже не получится. Когда я разговаривал с ним в последний раз, Коська сидел на земле и колесо каретное обнимал. Вот так вот… (Лыков показал, как именно). И несколько при этом грустил…

Несколько секунд Брудастый смотрел на него, не понимая, потом до него дошло. Он вскочил в сильном волнении и быстро обежал вокруг стола.

— Так! так…так… Сейчас! Ага! Сначала один, высокий, убил кулаком лошадь — это, значит, был ты, — «иван» ткнул пальцем в стоящего до сих пор молча Челубея. — Коська попёр на тебя с топором, и пули его не брали. Тут подскочил сбоку второй, на вид совсем простого сложения, и в два тычка Коську и уделал. Это уже был ты!

«Деловые», плотно стоящие вокруг, все попятились разом назад.

— Молодец. Умный ты был бы человек, кабы не дурак. Теперь думай дальше. Когда списали мы с Челубеем вашего Анчутку — сделали вроде бы как доброе дело Михайле Ильичу, господину Мячеву, а он этого не оценил…

— Точно! Вас там всем обществом ловили.

— Нас пытались закончить, а я таких вещей, понимаешь, не люблю. Короче, провинился передо мной Мячев. И нашлись люди, которые ему это разъяснили.

— Степан Горсткин и…

— И тот, кто стоит за ним.

— …И тот, кто стоит за ним.

— Для тебя, Брудастый, важно, что новый московский «король» на сегодня мой должник. Как думаешь, сильно ты для него дорог? Давай выясним? Махнем твою голову на его должок…

«Иван» молчал.

— Это ещё не конец, Брудастый. Ты ведь управляешь на сегодня Централкой? Здесь есть человек, был старостой в третьем балагане, Пестриков фамилия. Так его в апреле разжаловали. А он не просто сам себе Пестриков — он служит у Анисима Петровича Лобова. И ты, сукин кот, об этом знал. Знал ведь? И про «Этапную цепочку» тоже слышал? Через неё серьёзные люди из Сибири назад возвращаются, а ты это возвращение им отменил. Сбой из-за тебя, дурака, произошел в «Цепочке». Ничего тебе сердце-вещун не подсказывает? У тебя на вышке обстоит неблагополучно. Нас с Челубеем сюда для этого и прислали, починить то, что ты наломал, и мозги у кого набок съехали — поправить.

— Ты погоди, не гони так, — заговорил Брудастый с жаром. — Ты не всё знаешь. В третьем балагане «пустынники» как раз с апреля правят, там моей власти нет. Да и первый уже к рукам прибирают, сволочи! Что я мог поделать? Силов не хватает с ними тягаться — их уже к полсотне привалило, а настоящих «деловых» и трёх десятков не наберется. Вот, жду: может, в среду угонят кого по этапу… Наглеют «зеленые ноги» с каждым днём — мочи нет терпеть; а куды деваться?

Лыков упругим шагом прошёлся из угла в угол, поводя широкими плечами, потом шлёпнул с шумом ладонью об стену:

— А давай их сегодня побьем! Не будем ждать никаких этапов — разгромим их по частям. Они же не в одном месте все пятьдесят спать ложатся?

— Нет, не в одном, — просветлел лицом Брудастый. — А ведь точно! Больше всех «пустынников» в том самом третьем балагане; на вчерашний день было тридцать четыре человека. В первом еще человек шестнадцать, может, семнадцать. В нашем совсем нет — тут фартовое место, а в четвёртом всего двое.