Барон подозвал к себе старшего караванщика и приказал ему принести остальные вещи индуса.
— У него нет других вещей, таксыр, — вежливо, но твёрдо отвечал старый киргиз, — весь его багаж перед тобой.
Он стоял спокойно, отвечал охотно и смотрел на Таубе честно, почти простодушно. Какая, однако, может быть честность на Востоке? И майор решился. Он оглянулся на свой конвой. Казаки окружили караван редкой цепью и наблюдали за обыском; винтовки были у них за спиной, с седла никто не сошел.
— К бою! — зычно подал команду барон, и казаки мгновенно приняли оружие на руку и грозно передернули затворы. Но и киргизы, стоящие до этого толпою, не стушевались, а наоборот, начали растягиваться вдоль своих верблюдов, где в мешках у них наверняка было припрятано и оружие.
— Старик, — недобро усмехнулся Таубе, — ты забыл, кто такой Кара-Маджир? Сейчас будет кровь.
Старший караванщик колебался, но прищур у Таубе был устрашающий, и он крикнул своим:
— Назад!
— Я арестовываю твой караван и веду его в Иеркаштам к начальнику отряда генералу Абрамову. Который, кстати, был помощником самого Ярым-падишаха! В крепости караван будет тщательно обыскан. Если я обнаружу в мешках то, что ты не хочешь отдать мне сейчас, весь ваш груз и все верблюды будут реквизированы. А ты, как солгавший русскому офицеру и пособник британского лазутчика, пойдешь на каторгу в Сибирь. Знаешь, где это?
Момент был напряжённый: двадцать пять русских против ста сорока азиатов. Но Таубе хорошо знал, что делал, и старый караванщик не выдержал. Он оглянулся на затравленного пундита, покачал головой (мол, ничего не поделаешь) и дал знак одному из своих сыновей. Тот вынул из тюка и передал отцу, а тот — офицеру какой-то свёрток, тщательно завёрнутый в кожу. Барон тут же развернул её и увидел русские технические чертежи — белой тушью по синему фону. В нижнем углу листа было красиво выведено: «Для Военно-инженерного управления исполнил классный инженер С.К.Джевецкий»
— Ба! Вот и Степан Карлович обнаружился, — обрадовался Таубе.
— Кто это, и что за бумаги вы добыли? — полюбопытствовал Яковлев.
— Изобретатель Джевецкий разработал для нашего военного флота подводную лодку. Первую в мире, которая на самом деле плавает под водой и может действенно угрожать британскому владычеству на море. Вообще, это большая государственная тайна; нам исключительно повезло! И теперь меня больше всего интересует, как этот парень в халате достал в здешних безлюдных горах столь важные бумаги?
Таубе внимательно осмотрел все пожитки «парня», его записи, чертежи Джевецкого. На обороте последних он обнаружил запись, сделанную зелеными чернилами, всего две буквы: «BG». Надпись была совсем свежая…
Чёрный арестантский вагон подогнали на запасные пути Николаевского вокзала к часу дня. Московский конвой, славящийся своей лютостью, быстро всех принял, пересчитал и заковал в кандалы и наручи. В «Централку» пошли пешком. Два часа ходу до Бутырок, затем обыск, и восемьдесят питерских новосёлов растворились в огромной тюрьме.
Москва оказалась к невским жителям неласкова: в день прибытия довольствия им не полагалось. Шестерых из этапа, в том числе и Лыкова с Челубеем, направили во второй корпус. Только что завершился обед; пахло вкусным, по арестантским понятиям, варевом, ленивые мазурики растекались по камерам, ковыряя в зубах. Посреди этого обжитого и мирного пейзажа стояли питерцы с узлами и озирались. Подошёл субинспектор: морда каменная, усы щёткой, глаз ко всему привычный. Глянул в списки, выкликал из толпы старосту, указал ему новеньких и убежал дальше по делам.
Пошли в камеру. Огромный деревянный балаган вмещал до полутысячи узников, расселенных по восьми большим комнатам. Староста, угрюмый дядька с нечистым прыщавым лицом, привел питерцев в одну из них, кивнул в угол, где параша:
— Там есть три места. Ляжте пока по двое; в середу уйдёт этап, расселитесь получше.
Аборигены камеры с любопытством воззрились на пришедших. Новенькие — главное развлечение в тюрьме: есть над кем поиздеваться.
Бритый, как лакей, рыжий мордатый парень с наглыми глазами крикнул из угла:
— Неси сюда «влазного» по тридцать копеек с башки, черти столичные!
«Влазным» называется взнос от нового арестанта в пользу артели при прописке в исправительной тюрьме; в пересыльной брать его не полагается. Но ошарашенные толкотней, зашуганные и голодные люди не посмели возразить и послушно полезли за деньгами. Вдруг Лыков поманил рыжего к себе пальцем.
Камера сразу затихла. Парень окрысился:
— Ты чё, «спиридон»? Белены объелся? Ты мне чёрта в чемодане не строй!
Но Лыков смотрел сурово и звал к себе пальцем требовательно. Рыжий грузно спрыгнул с нар, подошел вразвалку.
— Ну?
— Передай Брудастому — прибыли двое, о которых ему писал «рапорт» из Питера Сашка Красный Туз. Желают встретиться.
И подтолкнул паренька к выходу. Толчок был как бы шутейный, но крепкий детина выскочил в коридор, как пробка, теряя на лету штиблеты.
В продолжающейся тишине — камера любит представления — Алексей подошел к майданщику, сидевшему возле двух помятых чайников, кинул ему на одеяло новенькую хрустящую трёшницу.
— Пару чая и мандру: ситный, колбасу и ещё госпитального квасу.
— Госпитального нету.
— Так достань! Принесёшь вон туда…
И Лыков пошел к наре рыжего. Залез ловким прыжком, сбросил вещи прежнего хозяина. Посмотрел удивлённо на соседа слева, и тот молча и быстро ретировался со своим мешком; освободившееся место занял Челубей.